«Россия в глобальной политике». № 5, Сентябрь — Октябрь 2008

Объединение России и остальной Европы является условием структурной стабильности Евразии, неведомой со времен Реформации и появления России на европейской политической сцене. Формирование в XVI–XVII веках системы суверенных государств на пространстве от Атлантики до Волги и далее до Тихого океана создало основу для череды политических конфликтов и войн, перемежающихся периодами примирений.

Последняя из таких пауз, начавшаяся в 1945 году, позволила создать на западе континента интеграционное объединение, воплощенное сейчас в институционально-правовой оболочке Европейского союза. Однако в его состав пока не вошла Россия – важнейший, наряду с Германией и Францией, участник европейской политики.

Попытка создать зону стратегической стабильности от Атлантики до Владивостока была предпринята на закате СССР и в первые годы существования новой России. Она оказалась безуспешной в силу множества причин, не в последнюю очередь из-за неспособности России выступить в роли самостоятельного суверенного государства и сформулировать собственные национальные интересы.

Точка в дискуссии о возможности объединения новой России и той части Европы, что входит в Европейский союз, была поставлена в 1994 году. Тогда Москва подписала с ЕС Соглашение о партнерстве и сотрудничестве, а европейские державы одобрили расширение НАТО за счет стран – участниц бывшего Варшавского договора. Вместо стремительного сближения, вполне достижимого, по мнению таких политиков, как Франсуа Миттеран, Рууд Любберс или Михаил Горбачёв, Россия и Европа вступили в период раздельного сосуществования.

Высокий конфликтный потенциал такого положения дел все более очевиден по мере размывания остатков «железного занавеса» – объективного роста экономических и культурных контактов, узнавания друг друга и пересечения национальных интересов. Тем более что у одного из партнеров эти интересы находились в состоянии постоянного согласования (Европа), а у другого (Россия) начали формироваться как единое целое только в первой половине текущего десятилетия.

В результате уже более полутора десятилетий Россия и «единая» Европа пытаются найти волшебную формулу устойчивых долгосрочных отношений. Ее обязательными ингредиентами являются максимальное отражение национальных интересов и равная выгода партнеров. Она поможет, как уже понимают в Москве и европейских столицах, ускоренному развитию и России, и Европы, повышению их международной конкурентоспособности, устойчивости к вызовам и угрозам новейшего времени.

Это последнее особенно актуально на фоне быстрого оформления черт нового мира. К их числу относятся объективное снижение удельного веса Старого Света в мировой политике и экономике, сдвиг экономических полюсов (а затем, возможно, и полюсов военно-политического могущества) в азиатско-тихоокеанском направлении.

Данный процесс многим, особенно в США, Индии либо Китае, представляется необратимым, но он растянется на долгие годы, а возможно, и десятилетия нестабильности. Главным признаком уже оформившейся реальной многополярности, или, выражаясь проще, глобального беспорядка, является постоянное нарастание глобальных неопределенностей. На их фоне многократно усиливается стремление каждого из участников международной системы наращивать свою относительную мощь.

Рациональный выбор в условиях глобального беспорядка – это не открытость и ориентация на многосторонние режимы, а строительство крепких стен, формирование за их пределами очагов влияния и периодические вылазки на территорию «противника». Все это стало в последние годы присуще практике как европейской, так и российской политики.

ПОЛИТИКА РАЦИОНАЛЬНОГО ВЫБОРА

Такое поведение, вполне естественное для любого суверенного государства, усугубляется либо ослабевает в зависимости от наличия в его распоряжении дополнительных возможностей. Для 27 государств – членов Евросоюза они обеспечиваются наличием коллективного «кнута и пряника» в лице Европейской комиссии. Именно поэтому, хотя Европейский союз остается достаточно рыхлым объединением, его действия на международной арене носят наступательный характер. В рамках, конечно, доступных инструментов, к числу которых относится втягивание Европой в свою политико-экономическую орбиту малых стран СНГ, а также ограничение там влияния и интересов «неинтегрируемого» соседа – России.

В результате стремление европейских «грандов» наладить с Россией взаимопонимание по ключевым экономическим и стратегическим вопросам успеха пока не имеет. Такие попытки со стороны Парижа или Берлина сталкиваются с жесткой реакцией Москвы на действия Брюсселя, хотя сами эти действия продиктованы текущими экономическими и, как показывает пример Косово, политическими интересами тех же Германии, Франции и их союзников по ЕС.

С рациональной точки зрения диалог между Россией и Европой не должен исчерпываться отношениями Москвы и Брюсселя. Но на практике обойти Еврокомиссию невозможно – ведь основной миссией этого института всегда была деятельность по достижению на общеевропейском уровне того, чего не могут самостоятельно и по отдельности добиться даже самые крупные страны – совладельцы «единой» Европы. Те, кому принадлежат контрольный пакет политических акций и большинство ниточек, управляющих действиями пресловутой брюссельской бюрократии.

Сочетание призывов к миру с активными «боевыми действиями» в полной мере присуще и российской политике. Особенно там, где у страны были и остаются конкурентные преимущества: в сфере энергетики, в вопросах, касающихся деятельности важнейших институтов международной безопасности, и на постсоветском пространстве. По логике, во всех этих областях Москве сейчас целесообразно оказывать на Европу конкурентное давление.

Средствами усиления Европы являются инструментальное использование многосторонних институтов и выстраивание системы двусторонних режимов с ключевыми игроками. Сейчас Европейский союз пытается налаживать самостоятельные (независимо от США) отношения с Китаем и Индией. Другим партнерам, таким как Украина или страны Южного Средиземноморья, предлагается создание зон свободной торговли.

В зоне же непосредственных российских интересов – республиках бывшего СССР – рациональный выбор диктует Европе необходимость планомерной работы над расширением собственного влияния. Хотя его практическое воплощение ограничивается российскими интересами и возможностями, что влечет за собой острые конфликты с Москвой. России же в свою очередь – что на постсоветском пространстве, что в ООН или (возможно, в будущем) в рамках Всемирной торговой организации – опереться пока не на кого. В связи с этим, как справедливо замечают некоторые наблюдатели, не вполне объяснимо акцентирование российской внешней политикой важности многосторонних механизмов.

Впрочем, логика рационального выбора ставит под сомнение и необходимость для России разработки нового соглашения с самим Европейским союзом. Ведь согласно классическим канонам внешней политики и международных отношений, страны, возможности и потенциал которых находятся на стадии роста, в принципе не заинтересованы в международных соглашениях. Обязательства, которые принимаются в рамках договоров, фиксируют баланс сил, существующий на момент заключения. До тех пор пока Россия растет экономически и политически, ей невыгоден любой договор с ЕС. Но и перейти полностью на систему взаимодействия ad hoc с Евросоюзом Москва не может: слишком велика взаимозависимость.

ВАИМОЗАВИСИМОСТЬ И СТРАТЕГИЧЕСКОЕ ОДИНОЧЕСТВО

Важнейшим элементом, формирующим условия рационального выбора в отношениях между Россией и Европейским союзом, является их взаимозависимость. Согласно классическому определению Роберта Кохейна и Джозефа Ная, в таких случаях разрыв отношений приводит к неприемлемому ущербу для одного или обоих партнеров.

Аксиоматичность российско-европейской взаимозависимости остается для цивилизованной части элит главной соломинкой, позволяющей удержаться от скатывания к конфронтации, но простор для негативных тенденций остается. Ведь взаимная зависимость – это прежде всего именно зависимость, то есть ограничение суверенных прав и возможностей, от которого человек либо государство так или иначе стремятся избавиться.

Главным фактором снижения зависимости может быть наличие альтернативы – способность привлечь других игроков, коллективное действие которых обеспечит продвижение национальных интересов соответствующего государства. И здесь дела у России и Европы идут не очень хорошо.

Наиболее здравомыслящие европейские коллеги правы, говоря о том, что важнейшей проблемой Москвы является стратегическое одиночество. Отсутствие реальной поддержки со стороны формальных союзников в вопросе о независимости Абхазии и Южной Осетии в августе-сентябре 2008 года только подтвердило наличие определенного «вакуума».

У России нет постоянных и надежных союзников. Если верить опросам, то в Китае и странах Третьего мира к России относятся достаточно положительно. Но само по себе это еще не служит основанием для создания союза либо системы альянсов, в которых Москва играла бы лидирующую роль, или, по меньшей мере составила бы пару другому лидеру, как это произошло в отношениях между Францией и Германией на заре 1960-х годов.

Определенные перспективы имеет экономическое и политическое сотрудничество на постсоветском пространстве – возможно, в рамках популярной идеи об усилении ЕврАзЭС. Однако интересы России и ряда стран СНГ в области энергетики вступают в противоречие, Москва не готова посадить отдельные режимы на мягкий военно-финансовый поводок, а кроме того, России приходится постоянно преодолевать сопротивление третьих стран, каким бы ничтожным в ряде случаев ни было их присутствие на российской периферии. Поэтому за счет влияния в СНГ Москва скорее может повышать собственные ставки на переговорах с действительно перспективными партнерами, чем формировать долгосрочные альянсы.
Отсутствие союзников означает также многократное усиление конкурентного давления в экономической сфере и в плане доступности технологий. Речь идет не просто о «догоняющей» способности покупать новейшие технологии на Западе либо Востоке. В современном мире страна, серьезно претендующая на инновационное развитие, должна обладать не только финансовыми возможностями, но и политическими ресурсами для организации на своей территории технологических центров, которые обеспечивали бы ей роль интегратора крупных международных проектов. А для этого жизненно необходимы надежные союзники среди тех, кто в силах заблокировать создание таких центров.

Положение Европы, с точки зрения союзов и союзников, выглядит гораздо более благополучным.

Во-первых, сам факт существования Европейского союза и блока НАТО позволяет 27 странам ЕС говорить, что у них есть надежные союзники.

Во-вторых, Европа пока остается одним из наиболее емких и стабильных потребительских рынков, а европейский образ жизни – правовая и социальная защищенность гражданина – труднодостижимый образец для многих, включая Россию. Достойный даже того, чтобы включить его в перечень главнейших задач экономической и социальной модернизации России.
Но Европа как рынок или Европа как место, где полиция не является наиболее опасной для гражданина категорией государственных служащих, – это одно, а Европа как надежный политический партнер и в ряде обстоятельств защитник – другое. Выходя из-под сени американского протектората, Старому Свету приходится вести себя по жестким правилам острой политико-экономической конкуренции.

Поэтому правомерен вопрос о потенциале Европы, о том, насколько сильна ее военная и политическая привлекательность за пределами неинтегрированных пока остатков СССР и Балкан. События, связанные с евро-средиземноморской конференцией в Париже 13 июля 2008 года, показали, что ЕС испытывает все больше проблем с собственной притягательностью.

Спору нет, все главы приглашенных стран Магриба и Леванта, за исключением ливийского лидера Муамара Каддафи и короля Марокко Мохаммеда VI, прибыли в Париж. Но перед этим (ситуация, ранее Евросоюзу незнакомая) они предложили северным соседям, во-первых, отказаться от участия Израиля, а во-вторых, вообще вести диалог в формате Европейский союз – Лига арабских государств. Чтобы избежать нежелательного поворота дел, Франции пришлось максимально снизить присутствие институтов ЕС на мероприятии и сделать его исключительно межгосударственной встречей. Не говоря уже о том, что традиционная для внешней политики Европейского союза проблематика прав человека была изъята из вопросов деятельности Средиземноморского союза.

Неясно, какую цену Европа должна (и готова) заплатить за роскошь иметь вокруг себя кольцо государств-сателлитов. По мере развития таких стран, как Грузия, Сербия либо Украина, ЕС придется выбирать между их фактическим содержанием, размеры которого могут варьироваться в зависимости от политических и финансовых аппетитов местных элит, и вступлением этой «тройки» в Евросоюз, что поставит точку в истории европейского федерализма.

Если же выйти за пределы ближайшей европейской периферии, то у Европы сложно складываются политические отношения не только с Китаем или Индией (которые привыкли мыслить и действовать в реалистической, «силовой», парадигме), но и даже с «безвизовыми» странами Латинской Америки. Неловкие попытки сочетать умеренный протекционизм и укрепление границ с расширением своего политического влияния приводят к забавным комбинациям. Так, пролоббированная Испанией и Еврокомиссией отмена санкций против Кубы совпала с заявлением лидеров государств – членов Меркосур, которые назвали «нецивилизованным узаконенным варварством» решения июньского Совета Европейского союза по миграции.

Америка в свою очередь ставит Европу перед необходимостью принятия все более сложных решений. По мере того как несостоявшийся гегемон теряет абсолютное превосходство, он делает еще более резкие движения ради сохранения контроля над ключевыми странами и регионами. Европа в ответ все более заметно пытается выступить в качестве «мягкой», но реальной альтернативы Америке в кризисных ситуациях на Ближнем Востоке и постсоветском пространстве.

При этом разрушаются остатки феномена, который в эпоху разрядки ученые-идеалисты называли «международным обществом» – относительно целостной совокупности передовых государств, сумевших в результате внутренней эволюции преодолеть конкурентные мотивы поведения. По мнению некоторых российских экспертов, в ряды этих стран должна была вступить и Россия.

Сокращение стабилизирующей роли США в европейской политике уже настолько заметно, что игнорировать его не могут даже самые политически корректные западноевропейские столицы. Центр внимания Вашингтона сместился в сторону Восточной и Юго-Восточной Азии. И необходимость «приручения» Китая может толкнуть Вашингтон на самые революционные геостратегические инициативы (см. статью Фреда Бергстена в этом номере).

Вторым по важности направлением с 2001-го является так называемый «расширенный Ближний Восток», откуда исходит прямая угроза безопасности Соединенным Штатам. И только на третьем месте (если не дальше) стоят Россия и Европа. Пропорционально перераспределились и интеллектуальные ресурсы американской элиты, что весьма заметно по ограниченному числу энтузиастов, принимающих участие в дискуссии об отношениях Соединенные Штаты – Европейский союз. Не говоря уже об отношениях США – Россия.
Перестав играть в Европе роль стабилизирующего фактора, Вашингтон начинает (когда целенаправленно, а когда и нет) выступать в деструктивном качестве. Такие серьезные решения, как размещение элементов системы противоракетной обороны в Польше и Чехии принимались Вашингтоном с учетом, пожалуй, любых мотивов, кроме укрепления политической стабильности в Европе. То же можно сказать и о настойчивом продвижении проекта по расширению НАТО на Украину, реализация которого не только поставит крест на европейской оборонной идентичности, но и создаст постоянный очаг напряженности между Россией и Евросоюзом.

Судя по заявлениям кандидатов на выборах президента США, нет признаков того, что мир в Евразии станет в ближайшие годы более стабильным. У Европы же не предвидится внешнеполитических и оборонных возможностей, чтобы играть в этой ситуации свою партию. Не видно даже предпосылок для того, чтобы выстроить такую партию в качестве единого целого.

Задача выработки эффективной европейской политики, включая способность ЕС быть ответственным партнером России, сталкивается с непреодолимым препятствием – необходимостью искать компромиссные решения 27 участниками процесса, среди которых нет недостатка в тех, кто сознательно противодействует сближению с Москвой. Поддержание видимости европейской солидарности и единства союза, созданного когда-то западноевропейцами «под себя», заставляет даже Париж и Берлин вести поиск усредненных решений. Как уже почувствовал президент Франции Николя Саркози,  сегодня европейская политическая среда, в отличие от времени расцвета интеграции в 1950-х или в 1980-х годах, не способствует продвижению революционных идей.

УСЛОВИЯ БОЛЬШОЙ СДЕЛКИ

Между тем история делается по-настоящему большими идеями и большими сделками. Ведь только большая сделка – энергия в обмен на полноценные общие институты – сможет вывести отношения между Россией и Европой на магистральную дорогу. Создание нового сообщества, живущего по своим законам, решающего общие для участников проблемы и управляемого собственной бюрократией и лоббистами, обеспечит политическое и экономическое сближение.

Любые другие формы отношений оставят нерешенной главную политическую проблему – отсутствие доверия и негативное взаимное восприятие. Эта проблема усугубляет конкуренцию между Россией и Европой, способствует инструментальному использованию их внешними силами и в конечном итоге препятствует укреплению безопасности на общем пространстве.

Учитывая исторический опыт, можно предположить, что необходимыми условиями для успешного осуществления сделки являются:

    * способность партнеров внести в общую копилку сопоставимый материальный вклад;
    * наличие общих для участников сделки вызовов трансграничного характера, ответ на которые станет целью проекта. Осознание этого определяет рациональный выбор в пользу объединения и формирует политическую волю;
    * общественная поддержка, в первую очередь со стороны экономических игроков. Только расширение базы участия негосударственных игроков может привести Россию и Европу к устранению или хотя бы сглаживанию существенных пока различий в политической, управленческой и социальной культуре.

Несмотря на принятое объяснение европейской интеграции как постепенного процесса, основанного на регулярном техническом сближении, в его основе лежала «большая сделка» – решение стран-основательниц вывести важнейшие рычаги управления основными ресурсами войны (углем и сталью) под частичное управление наднационального органа, находящегося к тому же «в прямом контакте с предприятиями» (по выражению архитектора единой Европы Жана Монне).

Сейчас главным ресурсом, обеспечивающим национальную безопасность, являются нефть и газ. Наименее уязвимым источником ресурсов в силу своего международного и географического положения, а также огромного потенциала остается Россия. И суверенитет над ресурсным достоянием стоит очень дорого.

В отличие от ситуации с Европейским объединением угля и стали, когда каждый участник «шестерки» мог внести равноценный вклад, сегодня Европе практически нечего положить в общую копилку. В странах Европейского союза (за небольшим исключением) нет запасов нефти и газа, совместное управление которыми могло бы стать предметом компетенции общих с Россией институтов. Нет у Европы и военных ресурсов, пригодных для обеспечения защиты от угроз с Юга и – теоретически – с Востока. Но это не значит, что к Европе следует относиться с высокомерием. Функциональный альянс с ней способен дать очень много.

Во-первых, вкладом Европейского союза может стать механизм коллективной защиты интересов на глобальном рынке и политические рычаги для его применения.

Во-вторых, инвестиционные и технологические возможности европейских компаний по-прежнему оптимальны для России.

И, наконец, в-третьих, Европа способна предложить устойчивые, пусть и не всегда совершенные с точки зрения либеральных экономистов, системы управления бизнесом, в том числе и энергетическим. Все эти ресурсы могли бы не только компенсировать российские «потери» в связи с отказом от монополии, но и стать серьезным вкладом в политическую и социальную стабильность от Атлантики до Владивостока. Однако достаточна ли вероятная компенсация для каждого из партнеров?

ПРЕДМЕТ ТОРГА

Скажем откровенно: любая компенсация кажется неравноценной тому (и в России, и в ЕС), кто рассчитывает получить по максимуму просто так. И вопрос лишь в том, когда партнеры осознают, что «просто так» не бывает. А если бывает, то получившийся формат отношений становится минным полем скрытых обид и политической нестабильности.

Нельзя также забывать, что отношения, приносящие максимальные выгоды только одной из сторон, чреваты брутальной ревизией в случае изменения политического режима другой. Примеры Латинской Америки и некоторых стран Ближнего Востока в данном случае весьма убедительны.

В этой связи склонность к «игре с нулевой суммой», которую в последние годы последовательно демонстрируют Россия и Европейский союз, представляется рациональной (и политически выгодной) сейчас, но непродуктивной в долгосрочной перспективе.

Ставка на наращивание своих относительных преимуществ в любом случае основана на обоюдной подозрительности. И здесь на первый план выходит проблема взаимного восприятия, решение которой, пусть и несовершенное, также может быть найдено в анналах новейшей европейской истории. В конце концов, еще живы люди, для которых и Западная Европа представляла собой не менее анархическое пространство конкуренции, чем мир за пределами Европейского союза сейчас.

Принято считать, и с этим трудно не согласиться, что одним из важнейших препятствий стабильным взаимоотношениям России и Европы является проблема доверия. Россия и государства Евросоюза находятся в состоянии классической «дилеммы заключенного» (выигрыш одного из подельников при условии проигрыша второго. – Ред.). Согласно опросам общественного мнения, большинство жителей стран ЕС опасаются развития истинно двусторонней экономической интеграции с Россией.

Причина такого видения, по всей вероятности, не только в современной политике Российского государства. И уж точно это видение не основано на эмпирическом знании европейских элит и граждан. Страхи перед политическим использованием иностранных инвестиций не имеют прецедента. Не было такого опыта и у России. Хотя, согласно опросам, большинство россиян считают, что единственная цель Европы – захватить российские ресурсы.

В основе такого восприятия лежит укоренившееся представление об исторической чуждости, даже враждебности партнера. Национальный опыт в каждом конкретном случае либо смягчает, либо усугубляет подобное понимание, но оно всегда основано на взаимных фобиях. А искоренить их или хотя бы свести к уровню, не мешающему взаимодействию, можно только за долгие десятилетия совместного решения проблем.

Открытым остается, однако, вопрос о том, необходимо ли сторонам изменить восприятие друг друга, прежде чем строить «общий энергетический дом»? И требует ли подобная форма объединения ценностного сближения и правовой унификации?

Чтобы ответить на эти вопросы, нужно беспристрастно взглянуть на отношения внутри «шестерки» стран-основательниц 50 лет назад. Несмотря на максимальную культурную близость стран – наследниц империи Карла Великого, столетия войн и противоборства выработали у жителей Западной Европы стойкое чувство взаимного недоверия. Даже сейчас культурные различия между Севером и Югом Европы, а также между бывшими сюзеренами и вассалами до конца не исчезли. В основе внешней политики абсолютного большинства европейских государств, включая Россию, по отношению друг к другу лежит заметная доля высокомерия. Пошатнуть это высокомерие, пусть пока и не до конца, смогла только трагедия Второй мировой войны.

НОВЫЙ РАЦИОНАЛЬНЫЙ ВЫБОР

Большая сделка – стратегический союз России и остальной Европы – осуществима, только если поставлена совместная цель или нужно найти ответ на одинаково важные для обоих партнеров вызовы. Главным вызовом является необходимость серьезной перестройки отношений между государством и бизнесом.

Без нее невозможно решить проблемы Европы и России, которые принято связывать с глобализацией. Это в первую очередь конкурентоспособность товаров на внутреннем и внешнем рынке, легитимность государства и его суверенитет, масштабы и формы государственного вмешательства в экономику для повышения инновационной конкурентоспособности, общественная и национальная безопасность.

Самостоятельные попытки России и стран Европы ответить на эти вызовы уже становятся одним из главных препятствий на пути сближения. Рост государственного вмешательства в деятельность частного сектора и патерналистские тенденции в России, а также укрепление межправительственных форм сотрудничества в Европейском союзе объективно препятствуют поиску общего языка не только на политическом, но и на техническом уровне.

Так, в частности, опасения, которые институт государства в России и Европе испытывает в связи с поиском ответа на общественный запрос относительно регулирования массированных иностранных инвестиций, уже затронули двусторонние отношения. Даже внутри Европы новая для чиновников сфера приложения усилий приводит к абсурдным ситуациям, когда, например, проект о регулировании инвестиций в Германии чуть было не закрыл дорогу свободе передвижения капиталов внутри ЕС. Административные аппараты демонстрируют элементарную неготовность выполнять свои задачи в современных условиях. Отсюда и заявления политиков России и Европы, которые явно выходят за рамки принципов свободной рыночной экономики.

В условиях, когда мир каждый день по-разному опасен, общество склонно поддержать самые рискованные меры по защите от несправедливой конкуренции, а государство мечется между либерализацией и поддержкой «национальных чемпионов», иногда пытаясь делать и то и другое одновременно. Внешние партнеры рассматриваются либо как потенциальные хищники, либо как потенциальная добыча, а в обществе нет понимания того, что партнер находится перед лицом темх же вызовов и должен решать такие же по содержанию, если не по масштабу задачи.

Укрепление суверенитета – политическое явление, о необходимости которого десять лет назад говорили только самые отчаянные антиглобалисты, – стало в наши дни свершившимся фактом. История учит, что период ослабления суверенной хватки государства начинается вслед за чувствительными поражениями на внутреннем или внешнем фронтах. Как это произошло в Западной Европе в 1945–1957-х или в России в 1991–2000 годах.

Очевидно, что последствия суверенных решений, продиктованных исключительно требованиями политического момента, могут не только отдалить на неопределенную перспективу сближение России и Европы. Они способны подточить основу европейской интеграции, остающейся для всего мира примером и образцом мирного и выгодного для всех участников решения проблем в политике и экономике. Так ли необходимо ждать более серьезных последствий?

Именно поэтому деятельность общих институтов России и Европы, если такие будут созданы, должна быть нацелена на совершенствование механизмов государственного управления экономикой. Приведение государственного управления в соответствие с требованиями современного мира, чтобы оно и впредь обеспечивало осуществление главной функции государства – защиту прав индивидуума внутри социума и отражение угроз из-за его пределов.

И в качестве первого, важнейшего этапа – совершенствование управления энергетическим сектором. Начинать нужно именно со сферы, для бесперебойного функционирования которой государство, собственно, и необходимо, – с обеспечения света и тепла в домах избирателей. Тем более что вопрос о цене и доступности энергии сейчас единственный, который по-настоящему интересует граждан и политические круги в России и странах Европейского союза.

Не случайно именно эта проблема стала в последнее время поводом для столкновений в рамках двустороннего политического и экономического диалога. Главный вызов и угрозу добрососедским отношениям между Россией и Европой следует, таким образом, превратить в их стратегическую цель, которой, по признанию большинства наблюдателей, нам не хватает.

МЕРЫ ПОВЫШЕНИЯ ДОВЕРИЯ

Масштаб вызовов современного мира настолько велик и разносторонен, что как Россия, так и европейские государства объективно нуждаются в помощи со стороны специального модератора. В настоящее время такового нет. Как нет и международно-правового инструмента, который гарантировал бы взаимоприемлемые правила игры в энергетической сфере. В свое время для этого разрабатывалась Энергетическая хартия, но сейчас очевидно, что в качестве правовой основы энергетического сообщества она рассматриваться не может.

Европейская комиссия, главный исполнительный орган Евросоюза, традиционно выполнявший функции «честного брокера», потеряла за последние годы существенную часть своих возможностей играть конструктивную роль. Причиной тому стали события, связанные с кризисом ЕС в 2005–2007 годах и потребовавшие от Брюсселя одновременно укреплять собственный имидж и защищать самые разнообразные интересы стран – членов Европейского союза.

Несмотря на указанные трудности, на уровне Евросоюза Европейская комиссия выполняет – хотя и с разной степенью успеха – функции модератора. И для Москвы очень важно, смогут ли государства Европы делегировать Брюсселю контролируемые полномочия представлять их интересы в новом совместном институте ЕС – Россия.

На уровне отношений Россия – Европа задача формирования общего энергетического рынка будет решаться эффективнее, если существенная часть совместных усилий будет канализироваться через агентство, совершенно независимое от национальных правительств, – например, Постоянную комиссию по энергетике. Важнейшим элементом работы такой комиссии должно будет стать взаимодействие с компаниями России и Европы.

Остановимся теперь на факторе, способном связать общественный и частный интересы в конструкции долгосрочных и стабильных отношений между Россией и Европой. Таковым является максимально широкое и всеобъемлющее вовлечение в общую среду бизнеса и представителей его интересов.

Инфраструктура представительства частных интересов внутри России и Европейского союза по отдельности достаточно развита уже сейчас. Хотя даже в Европе, как свидетельствует опыт, частные интересы влияют во многом на национальные позиции стран-членов. Представительство интересов на общеевропейском уровне играет скорее вспомогательную роль, несмотря на усилия объединений предпринимателей, а также европейских агентств, которые видят в ассоциациях альтернативный источник информации и экспертизы.  И еще не наступило время, когда европейский лоббизм приобретет качество и эффективность лоббизма национального. Что же касается взаимоотношений России и Евросоюза, то на этом уровне представительству частных интересов и выразителям интересов общественных предстоит пройти еще долгий путь навстречу друг другу.

Стратегическая задача заключается в том, чтобы переналадить систему и философию государственного регулирования экономики. Решить ее будет несравнимо проще, если диалог и практическое ежедневное взаимодействие бизнеса и государства будут обеспечиваться на международно-правовом уровне, который гарантирует права и обязанности государства и бизнеса в рамках совместного проекта России и Европы. Такой диалог неминуемо приведет к изменению качества частно-государственных отношений и взаимопонимания на трансграничном уровне. Включая и важнейший аспект, связанный с общественным мнением и взаимным восприятием.

Безусловно, принимаясь за «сбор камней» даже на своем континенте, Россия и Европа должны удостовериться, что не попадут под удар со стороны тех, для кого время разбрасывать камни еще не прошло. Уже сейчас традиционные (а для России новые) союзники действуют в интересах ослабления обоих партнеров и ухудшения отношений между ними.
Вряд ли стоит ожидать изменения позиций США или Китая. Их внешнеполитическое поведение относительно предсказуемо и состоит в укреплении своего могущества вне зависимости от прогнозируемых последствий для других участников международных отношений. Помощи с их стороны Россия и Европа вряд ли дождутся. Разве что только в форме стимула к наращиванию собственной конкурентоспособности, важнейшим инструментом чего могут стать тесная координация и совместная выработка энергетической политики.

Как мы можем видеть, основные препятствия качественному рывку в отношениях Россия – Европа оборачиваются и возможностями. В недавнем разговоре с главой российского представительства одного из германских политических фондов я предложил эквивалентный вариант – полный доступ европейских компаний к российским энергетическим ресурсам в обмен на полноценное членство России в Европейском союзе. Мой собственный ответ, для того, кто прочитал эту статью, очевидней. Мой визави, сильно задумавшись, предложил выпить еще по кружке пива и обсудить вопрос в деталях. Можно и обсудить. Но не надо затягивать.