Русский журнал. Рабочие тетради. Осень 2008

Уже же сейчас ясно, что, применив в августе 2008 года воен­ную силу против Грузии — ближайшего союзника США на постсоветском пространстве, — Россия четко обозначила то, что является не просто страной, а державой, субъектом меж­дународных отношений. Государством, для которого вопросы текущей экономической выгоды являются безусловно второстепенными по сравнению с выживанием в условиях добровольной или навязанной конкуренции. Тем самым блестяще доказав правоту характеристики, которую дал по­ведению государств классик неореалистического подхода к анализу мироустройства Джон Маршаймер:

«Государства действуют как в международном политическом, так и в международном экономическом окружении, и первое, безусловно, доминирует над вто­рым, как только они вступают в конфликт. Выжива­ние в анархической системе мира является величайшей целью, которую может иметь государство»1.

Стало быть, сущность мировой политики не ме­няется и борьба держав за увеличение собственного могу­щества есть процесс непрерывный. А идеологическое про­тивостояние и блоковая система 1948-1991 годов были скорее инструментами искусственного сдерживания аг­рессивных устремлений государств. После их исчезнове­ния мир начал возвращаться к более «нормальному» для себя состоянию не ограниченной правилами и нормами конкуренции.

В этом смысле применение Россией силы против Грузии означало то, что развернувшееся в последнее десятилетие соревнование держав к деле наращивания своих воз­можностей достигло в одном из регионов своей высшей точ­ки — вооруженного противостояния. Реальная многополяр­ность, воцарившаяся в международных отношениях на ру­беже веков, не могла привести к другим результатам. Опре­деляющей характеристикой мира первой четверти XXI века является глобальный беспорядок или анархия, с разной сте­пенью интенсивности сталкивающая «бильярдные шары» национальных интересов. Стоит ли удивляться тому, что на определенном этапе такие столкновения начали высекать искры?

Практическим проявлением этого процесса явля­ется деградация двух элементов мироустройства, каждый из которых исключительно дорог как России, так и Европе: ме­ждународных институтов и универсальных правил, регули­рующих поведение государств. В этой связи показательным является полный провал ООН и ОБСЕ — претендующих на универсальность международных институтов — в урегулиро­вании возникшего вооруженного конфликта. Как и явный успех чисто двустороннего российско-французского форма­та, подкрепленного затем со стороны Европейского союза.

В конечном итоге институты и нормы, сосланные накануне и в ходе «классической» холодной войны, долж­ны будут или подвергнуться масштабной реформе, или ус­тупить свое место новым, отражающим структуру между­народных отношений в эпоху многополярности. Опорами такой структуры могли бы стать в будущем США, Китай и союз России и Европы. Новая биполярность — США и Ки­тай — России и Европе невыгодна, так как оставит их в по­ложении не субъекта, а поля соперничества между гиганта­ми. Только так, на основе более-менее равных по своим со­относительная структурная стабильность мира. При усло­вии, что все эти три игрока окажутся в должной степени ответственными.

Первопричиной нынешнего конфликта между Россией и существенной частью Запада, как и усиления конфронтационного характера международных отношений в целом, является управленческий вакуум и неготовность государств его заполнить.

Стабилизации многополярного мироустройства все больше препятствуют действия Соединенных Штатов. Единственная пока настоящая сверхдержава не может ис­полнять соответствующие функции и, более того, все больше отходит на позиции безответственного гегемона – много требующего, но мало дающего. Наблюдения подтверждают: даже в отдельных областях экономики США, подконтроль­ные им компании и государства не могут определяющим об­разом влиять на развитие событий в глобальном масштабе.

Связано это с тем, что американское государство, по всей вероятности, сталкивается с теми же вызовами, что и любое другое. Суть этих вызовов состоит в борьбе, которую вынуждены вести современные государства за контроль над возрастающим количеством международных явлений и про­цессов, часто затрагивающих сами основы жизнедеятельно­сти государств. Не меняя качественно правил игры, глобали­зация заставляет государства искать новые инструменты эффективного осуществления своих функций — перераспреде­ления благ и легитимного применения насилия.

Особенно жесткие формы эта борьба принимает в международном контексте. Если на внутренней арене госу­дарство еще может эффективно сотрудничать с бизнесом и гражданским обществом и даже возлагать на них часть обязанностей за перераспределение общественных благ, то в сфере мировой политики его ставка неизмеримо выше — вы­живание. Что ведет в конечном итоге к применению тради­ционных для суверенных государств силовых методов защи­ты и продвижения своих прав и интересов.

Все эти реалии свидетельствуют об одном: перво­причиной нынешнего конфликта между Россией и сущест­венной частью Запада, как и усиления конфронтационного характера международных отношений в целом, является уп­равленческий вакуум и неготовность государств его запол­нить. Этот  вакуум и является самым главным глобальным вызовом, необходимость и стратегическую приоритетность ответа на который подчеркивает Сергей Караганов:

«Миру жизненно необходимо прямо противоположное — осмысление глобальных вызовов и качественно новое со­трудничество в поиске ответа на них»2.

Вместе с тем сотрудничество отнюдь не является единственным инструментом внешней политики, который мировые державы могут использовать в своих усилиях по  заполнению практического вакуума. Как показывает ис­тория, гораздо более распространенным методом всегда была конфронтация и борьба. Особенно в тех случаях, ко­гда наиболее вовлеченное в мировые дела государство — Соединенные Штаты — находится в состоянии перехода от либеральной мессианской псевдоимперии к классической мировой державе, действующей на основе своих эгоистиче­ских интересов.

В течение последних лет американские элиты бы­ли серьезно озабочены проблемой неуправляемости мира. Выбор, как можно судить по внешней политике США, пока делается в пользу силового варианта оформления нового ба­ланса сил. Что предполагает вызов потенциальных конку­рентов на противостояние и постановку их перед дилемма­ми, где на кону стоит вопрос выживания в качестве самосто­ятельных субъектов международных отношений. Столкнув­шись с таким вызовом в вопросах о размещении в Европе элементов системы противоракетной обороны США, пер­спективах вступления Украины в НАТО и, наконец, с воору­женным нападением на своих союзников в Абхазии м Юж­ной Осетии, Россия вызов приняла.

Как показывают официальные заявления, этот  шаг был сделан без психологической готовности к класси­ческому силовому противостоянию. Россия стремилась компенсировать свою неготовность за счет более тонкой, нежели американская, внешнеполитической игры. Ставка России велика:

«Важнейшая цель игры, которую нам навязывают сознательно или бессознательно, — сорвать модернизацию России, поскольку выяснилось, чти этот процесс ведет не к созданию вассала, а к возрождению конку­рента. Новая конфронтация усилит позиции против­ников демократии и модернизации, мракобесов и даже коррупционеров»3.

Нет уверенности в том, что России удастся удер­жаться на модернизационном пути развития, частью которо­го на определенном этапе должны стать демократизация и создание соответствующей требованиям XXI века структуры отношений государство — бизнес — гражданское общество. Откат на позиции политической автаркии, ведущей борьбу вовне и неэффективно контролирующей все внутри, как признают многие специалисты, очень вероятен. А с ним и поражение в глобальном соревновании держав и неизбежная утрата суверенитета.

Не менее серьезная дилемма стоит сейчас перед Европой. Сущность выбора, который должны сделать евро­пейские политики, была обозначена блистательным Раймоном Ароном еще в 1981 году:

«Западная Европа, на мой взгляд, <…> зависит от большого числа сил, не подконтрольных ей. Поэтому она вы­нуждена — чтобы не терять уверенность в себе — держать слишком большое число пари. Но ведь все­гда опасно держать слишком большое число пари» 4.

Сказано это было, напомним, на фоне нарастающе­го с середины 1970-х годов сотрудничества России и Западной Европы в области энергетики и одновременно усиления воен­но-стратегической ориентации ведущих европейских госу­дарств на США, вплоть до размещения на континенте балли­стических ракет средней дальности. Первое «пари» быта обу­словлено объективными потребностями европейской эконо­мики, а второе — страхом перед усилившейся на последнем этапе холодной войны мощью СССР. Однако на этот раз зада­ча выстраивать отношения баланса между Россией и США ос­ложняется уже осознанной европейскими политиками неиз­бежностью выхода Европы на позиции самостоятельного иг­рока. Движение в этом направлении идет уже несколько лет, а его практическими проявлениями стали так называемая Лиссабонская стратегия превращения ЕС в наиболее динамич­ный рынок мира, а также система двусторонних партнерств с растущими центрами силы (Китай и Индия).

К большей самостоятельности подталкивают Ев­ропу и внешние обстоятельства. В течение последних лет большую озабоченность ЕС вызывала возможность поиска Соединенными Штатами альтернативных по отношению к традиционному евроатлантическому партнерству моделей регулирования мировой экономики и политики. На этом фоне усиление стратегических расхождений между США и Европой и приобретение трансатлантическими отношени­ями инерционного характера стали практически необрати­мыми. Конструктивная роль США в вопросах европейской безопасности минимальна.

Со своей стороны государства Европы стремятся использовать в своих интересах фактор сокращения объек­тивных возможностей США и конфронтационный характер их политики в отношении России. Неконструктивная пози­ция, которую занимает Вашингтон в отношении Ирана и постсоветского пространства, предоставляет ЕС и ведущим странам Европы поле для маневра и выхода на мировую аре­ну в качестве единственного объективного посредника. Рав­но как и представление России в качестве одной из сторон конфликта позволяет ЕС закрепиться в роли универсально­го арбитра на постсоветском пространстве.

В определенной степени государства Евросоюза даже заинтересованы в сохранении российско-американской напряженности

Можно предположить, что в определенной степени государства Евросоюза даже заинтересованы в сохранении российско-американской напряженности. Во-первых, «лег­кая» форма холодной войны между США и Россией способ­ствует сохранению за Европой центрального места в мироном политике, но не ставит под удар территорию самих стран ЕС. Во-вторых, продолжение «войны слов» может быть интерес­но Европе в силу того, что она не располагает военно-поли­тическими возможностями, но может проявлять большую дипломатическую активность, перехватывая инициативу и лидерство у сражающихся США и тем самым закрывая навсе­гда историческую главу своего «младшего партнерства». И становясь, после стольких лет стратегической ничтожно­сти, реальным объектом международных отношений.

Не случайно в этой связи, что позиция Великобри­тании и Польши — ближайших союзников США в Европе — пока нацелена на максимальное усиление напряженности в отношениях с Россией. В том случае, если конфронтационная линия, которую проводят данные страны в рамках ЕС, возобладает и Москва перейдет к реальным мерам устраше­ния европейцев, Европа будет вынуждена вернуться на пози­ции «младшего» партнера Соединенных Штатов.

Нельзя забывать и о том, что исторически способ­ность России к полностью самостоятельным силовым дейст­виям на региональной арене воспринимается европейскими странами как угроза, необходимость нейтрализации которой имеет характер безусловного приоритета. В этой связи воен­ный разгром Грузии, являющейся одним из клиентов «един­ственной сверхдержавы», может рассматриваться европей­цами как переход Россией определенной грани, за которой предсказуемость развития военно-стратегической ситуации в Европе снижается до недопустимого уровня.

Данное восприятие способно вернуть Германию и Францию в «коалицию желающих» сражаться за интересы США, покинутую ими в 2002-2003 годах. И оно будет сохра­няться до тех пор, пока Россия и Европа не придут к страте­гическому компромиссу относительно необходимости сов­местной реализации своих интересов.

Как и в случае с модернизационными перспектива­ми России, ставка Европы велика. Нет уверенности в том, что Европе удастся добиться главного для выживания в мире XXI века — обрести собственную субъектность, к чему ее пы­таются вести политики Германии, Италии и Франции. И глав­нейшим препятствием здесь становится хорошо известная нам структурная проблема Европы — серьезные, подчас кар­динальные различия интересов европейских государств.

Внутренние структурные особенности — полити­ческое единство, но достаточно долго слабый суверенитет у России и сильный суверенитет у каждой отдельной страны при отсутствии политического единства у Европы — всегда играли решающую роль в их неспособности формулу устойчивых долгосрочных отношений. Очевидно, что обя­зательными ингредиентами такой формулы являются мак­симальное отражение национальных интересов партнеров и их равная выгода.

В результате на протяжении всей истории своих от­ношений 1991-2008 годов Россия и Европа, олицетворяемая Европейский союзом, вели между собой «игру с нулевой суммой». За эти годы сторонами был накоплен колоссаль­ный по меркам периода классической холодной войны опыт взаимодействия в разных областях экономики, культуры, че­ловеческих связей и, отчасти, даже политики. Однако, не­смотря на это, стратегия собственного усиления за счет огра­ничения прав и возможностей соседей оставалась неизмен­ной. Решающее значение в продолжении «игры с нулевой суммой» имеет отсутствие у России и Европы стратегии и об­шей цели развития политических отношений.

В ряде областей нараставшая на протяжении этих двух десятилетий взаимозависимость даже начала приводить к реальному ухудшению отношений. Историкам еще пред­стоит оценить то, насколько соотносились между собой объ­емы поставок в страны Европы российских энергоресурсов и степень нервозности политических отношений. Но уже сей­час можно предположить, что сложившиеся диспропорции между масштабами экономического и культурного сотрудничества и, с другой стороны, недостаточной развитостью по­литического и экспертного диалога на всех уровнях играют весьма негативную роль.

Однако сейчас на фоне нарастания общей гло­бальной неопределенности, постоянного снижения пред­сказуемости в мировой экономике и политике продолжения политики «рационального выбора» — постоянной борьбы за усиление собственных возможностей за счет партнера — становится все более опасным. Если Россия и Европа позволят себе провал к изолированной автокра­тии в первом случае и провинциальному, хоть и напыщен­ному, сателлиту США — некой «Евроанглии» — во втором, через 30-40 лет никто в мире и не вспомнит о том, что были такие субъекты международных отношений, как Россия и Европа.

В этой связи для России и стран Европейского со­юза переход отношений в новое качество сейчас, в условиях глобальной неопределенности, представляет собой интерес экзистенционального характера и не может быть принесен в жертву текущей политической конъюнктуре. Источником для формирования новой философии отношений должно явиться понимание сторонами того, что только подлинное стратегическое партнерство — союз, базирующийся на об­щих интересах глобального порядка, равноправии и глобаль­ной ответственности, может предотвратить маргинализацию Европы и России в мире, способствовать их ускоренному развитию и устойчивости к вызовам и угрозам будущего.

Ждать, пока Россия и Европа станут едиными в ценностном отношении, а Россия, по мере своей внутренней трансформации, превратится в некий «новый Запад», совер­шенно бессмысленно и, как показывают события, опасно для жизни рядовых граждан. Равно как бессмысленно требо­вать от Европы возвращения к «себе самой» — старой, доб­рой Европе обращу XIX — первой половины XX века. Хотя бы потому, что такая, классическая Европа представляла со­бой наибольшую опасность для окружающего мира. Под­линным фундаментом стратегического союза России и Ев­ропы может стать их культурно-цивилизационная общность, экономическая и социальная взаимодополняемость, а не за­фиксированный совсем недавно свод правил и норм внутри­государственного устройства.

На практике такой стратегический союз возможен только в том случае, если он будет ставить перед собой цель объединения усилий для защиты жизненных интересов России и Европы. На неизбежность определения и сведения воедино именно таких мотивов каждой из сторон как основы для обре­тения ими формулы устойчивых отношений указывает опенка, которую дает международной политике Тьерри де Монбриаль:

«Миром не могут править бестелесные идеи. Устой­чивые стратегии основываются на просчитанных интересах, и только они (интересы) играют ром в том, как работают «фабрики» по производству решений»5.

Россия и Европа, будучи одними из крупнейших производителей и потребителей энергоресурсов, в той или иной степени одинаково страдают от неопределенности со­стояния данного сегмента экономики и неуклонной поли­тизации отношений между основными игроками. Соответ­ственно их главным интересом, реализация которого дос­тойна того, чтобы стать целью стратегического союза, является компенсация управленческого вакуума, существующего в сфере международных энергетических отношений.

Россия и Европа, будучи одними из крупнейших производителей и потребителей энергоресурсов, в той шли иной степени одинаково страдают от неопределенности состояния данного сегмента экономики и неуклонной политизации отношений между игроками

Решающим шагом на этом пути может быть созда­ние такого непривычного, как, собственно, и большинство международно-политических явлений XXI века, объедине­ния, как союз производителя и потребителя. Исполнение ус­ловий такой сделки — прямого двустороннего договора, осно­ванного на закреплении и защите прав существующих собст­венников, — должно быть возложено на регулятора, состоя­щего из представителей всех участвующих сторон, подотчет­ного им, но независимого в своих отношениях с компаниями.

Необходимо отметить, что историческая цен­ность такой сделки может выйти далеко за пределы стаби­лизации двусторонних отношений в области энергетики. Совместное управление важнейшими стратегическими ресурсами, включая распределительную и инновацион­но-технологическую составляющие данного сегмента рынка, потребует от России и Европы максимально об­щего видения важнейших мировых и региональных проблем. Поэтому в международно-политическом плане такой стратегический союз России и Европы должен привести к возникновению структурной стабильности и безопасности на евразийском пространстве и положить коней периоду необходимости и возможности вмешательства внешних сил в дела Европы от Атлантики до Владивостока. Что в конечном итоге способно оказать качественное положительное влияние как на возникновение нового баланса сил в мировом масштабе, необходимого для стабилиза­ции международной среды, так и на поведение других ее важнейших участников.

Драматические события конца лета и ранней осени 2008 года поставили политических лидеров в Москве и европейских столицах перед необходимостью важнейших внеш­неполитических решений и действий, последствия которых могут определить не только состояние их диалога на ближай­шие годы, но и место России и Европы в мире XXI века. Со­держание вопроса очевидно — выбор субъектностью и подчиненным положением. Содержание ответа мы тоже скоро узнаем.

Отрывок из книги «Стратегический союз: Россия и Европа перед вызовами XXI века» (готовится к печати в издательстве «Европа»),

1John J. Mearsheimer. Why We Will Soon Miss The Cold War // The Atlantic Monthly. August 1990. Vol. 266, № 2. P. 35-50.

2 Караганов С. Новая холодная война? Как минимизиро­вать потери от начавшегося противостояния // Россия в глобальной политике, 2008. № 5, сентябрь — октябрь.

3  Там же

 4 Арон Р. Пристрастный зритель. М., 2006. С.369

5 Th. de Montbrial. L'Action et le syst_me du monde. Paris, PUF, 2002 (2nd edition. Collection «Quadrige», 2003).