Стратегическое одиночество
Москва и Вашингтон переходят к системному противостоянию
Война между Россией и Грузией, ставшая – при всей ее трагичности для народов двух стран – вполне оправданной реакцией на действия Тбилиси, а также вынужденное признание Россией независимости Абхазии и Южной Осетии создали новую реальность отношений России с внешним миром. В первую очередь со странами СНГ, ЕС и США.
Война стала моментом истины для российской внешней политики, как никогда ясно высветившей позитивные и негативные итоги проводившегося последние годы внешнеполитического курса. Среди первых – приобретенная субъектность страны, способность действовать в собственных интересах, не боясь при этом жесткой реакции извне, защищать своих граждан. Среди вторых – стратегическое одиночество: отсутствие союзников или партнеров, готовых ради поддержки вполне законных действий РФ или даже сочувствия к ней внести мало-мальскую напряженность в свои отношения с Америкой.
Россия не успела пока конвертировать свою самостоятельность в конкретные внешнеполитические бонусы. К ней не успели за столь короткое время адаптироваться и начать воспринимать ее самостоятельность как естественное состояние вещей. Наконец, пока не появилось стран, прежде всего среди ближайшего окружения РФ, а также среди «великих держав», которые связали бы с новой российской самостоятельностью и субъектностью свои собственные национальные интересы. Без появления таких стран преодолеть стратегическое одиночество невозможно. Внешнеполитическое лидерство и внешнеполитический эгоизм несовместимы.
Последнее в первую очередь относится к российской политике на постсоветстком пространстве. Война спровоцировала здесь серьезное движение, продемонстрировав эфемерность ориентированных на РФ интеграционных перспектив, по крайней мере пока. Соседи России не только не связывают с российской субъектностью и самостоятельностью от Запада свои интересы, но, напротив, воспринимают каждый ее активный шаг как потенциальную угрозу собственному суверенитету и начинают поиск защитников. Свидетельства тому – заявления сразу нескольких стран СНГ о стремлении сблизиться с США и стремительное решение Варшавы пойти на уступки Вашингтону в вопросе ПРО.
Вынужденное, хотя и поспешное, признание Москвой независимости Абхазии и Южной Осетии также не способствуют укреплению ее положения в СНГ и преодолению стратегического одиночества. Напротив, Россия вынесла свой ревизионизм на качественно новый уровень. Если раньше он касался правил и принципов отношений с Западом (и был оправдан), то теперь он включает в себя пересмотр государственных границ, возникших после распада СССР. При этом в отличие от того же Косово признанию независимости Абхазии и Южной Осетии не предшествовала серьезная международная дискуссия (не было аналога «плана Ахтисаари» и т.д.), что, кстати, противоречит предложенному Россией же шестому пункту Плана Медведева–Саркози по урегулированию грузино-осетинского конфликта.
Касательно отношений с Евросоюзом, война четко показала, что о стратегическом партнерстве с ним на некоторое время придется забыть. ЕС еще раз показал, что не является единым субъектом в сфере внешней политики. Стратегическое партнерство возможно с рядом западноевропейских держав, в первую очередь с Францией, Италией и Германией, да и то с очень серьезными оговорками. Позиции сторон по многим центральным вопросам мировой политики, в том числе по войне в Южной Осетии, не совпадают. После же признания РФ независимости Абхазии и Южной Осетии возможности для партнерства еще больше сузились.
Наконец, против партнерства Россия–ЕС будет работать и фактор США, политика которых в отношении России на среднесрочную перспективу будет отличаться открытой и последовательной враждебностью. При этом учитывать надо не только откровенно проамериканский курс Великобритании и стран-«новичков», но и серьезные опасения, испытываемые в связи с новой российской – и не только российской – самостоятельностью Западной Европой. Последняя осознает, что ряд магистральных мировых тенденций последних лет, таких как появление незападных полюсов экономической и политической мощи (Китай, Индия, Россия), трансформации мирового энергетического рынка, крах западной идеологической гегемонии, а также кризис стратегии ЕС в отношении России, вовсе не соответствуют ее интересам. Это толкает западноевропейцев к определенному сближению с США, что было особенно заметно в последние год-полтора.
Возникает неопределенность вокруг переговоров РФ–ЕС по новому стратегическому соглашению, начавшихся в начале июля. Ведь именно стратегическое партнерство сторон, одной из важнейших частей которого должны были стать совместное миротворчество и разрешение конфликтов, выводилось российским подходом к новому договору на первое место. Подход же ЕС, предполагающий выработку всеобъемлющего, увязывающего все и вся и основанного на односторонней адаптации Россией многих элементов законодательства Евросоюза документа, для Москвы неприемлем.
И все же, несмотря на возросшие трудности, отказываться от серьезного диалога с ЕС не стоит. В нынешних условиях он может стать одним из немногих факторов, могущих способствовать преодолению нового системного противостояния России и США.
Именно на отношениях Россия–США последствия войны скажутся в наибольшей степени. Трудно было представить, что заявляющая о своем моральном лидерстве в мире Америка ни словом не обмолвится о военных преступлениях Грузии, демонстративно проигнорирует объявленный президентом России траур по жертвам военных действий, а также выразит «неколебимую» поддержку режиму, расстреливавшему российских граждан. Страна, претендующая на роль мирового полицейского, не только не прислушалась к аргументам одной из сторон конфликта, граждане которой в массовом порядке гибли, пускай и на территории другого государства, но и подчеркивала нежелание что-либо слышать вообще, а также препятствовала самой возможности для России разъяснить свою позицию. В морально-психологическом смысле Америка нанесла России рану, которая вряд ли заживет в ближайшие годы.
В стратегическом же плане США продемонстрировали, что проблема отнюдь не в том, что, став самостоятельной, Москва якобы играет «не по-западному», а в самой ее самостоятельности и субъектности. В югоосетинском конфликте Россия впервые в полном объеме следовала именно западным правилам и нормам, введенным в оборот явочным порядком после окончания холодной войны, использовала западную риторику и терминологию. Принуждение к миру, гуманитарная катастрофа, гуманитарная интервенция, геноцид, упреждающие действия, – все это западные, и прежде всего американские, концепции, еще недавно критиковавшиеся Россией, Китаем, Индией и другими странами. Однако выяснилось, что использование Москвой западных концепций ведет, как заявила Кондолиза Райс, к ее «нарастающей изоляции». Иными словами, дело не в самих правилах и концепциях, а в том, кто их применяет.
В чем причина подобного поведения Вашингтона, который изо всех сил стремится представить Россию агрессором, а Грузию жертвой, а также пытается сколотить «антироссийскую коалицию», обрекая мир на новую конфронтацию? Дело в том, что военная, политическая и информационная победа России нанесла бы удар сразу по двум несущим компонентам глобальной стратегии США – их геостратегии в Евразии и политике «распространения демократии». При этом в Вашингтоне верят, что именно от их реализации зависят и сохранение США в качестве единственной сверхдержавы, и выстраивание наиболее благоприятного им миропорядка – в политическом, экономическом и идеологическом измерениях.
Главной идеологической подпоркой претензий США на глобальное лидерство является утверждение о том, что, распространяя демократию, они якобы распространяют зону безопасности и процветания. Это, в свою очередь, основано на гипотезе о том, что демократии не воюют друг с другом и не способны на такие «авторитарные» преступления, как геноцид, этнические чистки и тому подобное. Действия же Грузии, пример которой вместе с Украиной использовался США в последние годы в качестве главного доказательства продолжающегося «победного шествия демократии», разбивают данную идеологему вдребезги. В последние годы много было сказано об ущербе, наносимом так называемой мягкой силе США (то есть их привлекательности и способности вести за собой) тюрьмами «Абу Грейб» и «Гуантанамо». Действия Тбилиси бьют по «мягкой силе» Вашингтона несопоставимо сильнее.
Кроме того, в США, по-видимому, опасались, что дипломатическая, информационная и моральная победа России не только приведет к падению отдельно взятого режима в Грузии, но запустит цепную реакцию, своеобразную «стратегию домино», в результате которой российские позиции в регионе СНГ существенно укрепились бы, американские – ослабли. Политические «победы» Вашингтона в Украине, Грузии, Молдове, частично Азербайджане и странах Центральной Азии оказались бы перечеркнутыми. Это, в свою очередь, поставило бы под удар всю евразийскую геостратегию Вашингтона, нацеленную на фрагментацию данного пространства и включение его «осколков» в управляемые США союзы и режимы.
Таким образом, российско-американские отношения уже вряд ли можно назвать «трудным партнерством», при которых парадигма сотрудничества все же преобладает, стороны стремятся минимизировать разногласия, которые, в свою очередь, не блокируют возможность сотрудничества по другим вопросам. Именно так отношения характеризовались в Сочинской декларации о стратегических рамках, принятой 6 апреля с.г. Действия США, и тем более логика их поведения, толкают стороны к системному противостоянию, при котором в двусторонних отношениях явно преобладает враждебность, а возможность сотрудничества по тем или иным вопросам в большинстве случаев блокируется.
